Книга По следам кисти - Елена Черникова

Он распинает крест на себе / сорвать (убить, потеснить, свергнуть) самозванца

Или:

Он распинает крест на себе / Богу торя дорогу

Ерунда. Пришел — заходи: «…существует заслуженный бизнес по экспорту благосостояния людей на небеса; он строится на утверждении, что ядром Вселенной является любовь. Но любовь — это человеческая способность. Если вам нужен курс повышения квалификации в этой сфере, возьмите уроки у своей собаки». Побил, обидел миллионы.

Женился на пьющей старой женщине со взрослым ребенком, училке с плоскостопием и искривлением позвоночника, ожирением, алопецией, категоричностью в суждениях — да он святой! Не иначе как гений, ясно же. Fin.

Меня так славно душит ситуация, что из нее пора добывать ископаемые. Что будет нефтью в этот раз? Если глупости не отпускают, из них надо делать роман. Сюжет Бог уже послал. Нефть есть. Все-таки ненависть удобна: макнул кисть, махнул, размахнулся — и давай. Тут тебе и сердце стучит, екает и плавится — жизнь вскипает и булькает. Не передерживать. За пять минут до готовности всыпать еще перцу.

                                              * * *

И тут подарок. Нет, должна вам поведать, как было дальше. Первым утром просыпаюсь: магия, прошлые жизни, роль прошлого в настоящем и будущем, триединство времени, личная миссии, многоярусность вселенной, семеричность личного тела, происхождение Земли как живой сущности, пирамиды, голос, телепатия, нелокальные связи (тут еще на сто страниц) — и все это лежит и там шевелится по-тихому. Связи между ними произвольны, мозг перекидывает мутно-серую массу по каналам, проложенным ими же и прожаренным эмоциями, отчего их соединенность лукаво прикидывается вполне взвешенной картиной мира.

А вторым утром просыпаюсь — мне привезли мужчину. Ему девяносто. Бог любит Михалиса. Но медицина на острове чудовищна. Сейчас он спит на диване. Безмятежно спит Михалис-островитянин, у него свои лавры вековые, оливы, он водит грузовик, он грек высокогорья. Вчера и знать невозможно было, что меня ждет такое утро. Мужчина, диван, остров, компьютер как переводчик: пишу по-русски — в соседнем окошке растут греческие буквы. Он читает и смеется. А как иначе? Слабый ИИ помогает нам беседовать. Мише спать при мне легче, когда у нас в компьютере живой переводчик. Пока ИИ слабый, он мил.

Михалис проснулся и сел. Взялся за голову. Потом посмотрел на руки. Пошел в ванную. Аккуратнейшим образом обслужил себя. Лег. Тихо. Я хочу знать его видения. Никогда не узнаю. Как мы веселились вчера. Боже, какая ночь, какое утро! За сутки у меня образовался родственник. Его дочь сказала, что у него много отпрысков и они буду по очереди дежурить, пока я пойду гулять и на море. О! Вряд ли. Даже надеюсь, что нет. Мне и так хорошо. Ухаживать за таким больным — не больной: мечта! — подарок. Мойры танцуют сиртаки в одну линию с Фортуной. История с моим новым другом венчает и кольцует вышесказанное неким черным огненным ободом, ироничным нимбом над черепом. А вообще дело плохо: дедушка, всю жизни растивший сад, упал с высоты 3,5 м и ничего не сломал. Просто ушибся. На всякий случай вызвали скорую: ασθενοφόρο. Дальше хоррор. Скорая на всякий случай повезла его на обследование в больницу. В машине ασθενοφόρο дедушке на всякий случай вставили катетер — мало ли что. Стандарты современной медицины. Дать ему простую резиновую утку никто не догадался. Вставляя дедушке катетер, эскулап (-ша) царапает все внутри. Начинается кровь. Уже в больнице, думая, что у дедушки серьезное воспаление, ему назначают панацею наших дней, то есть антибиотики. У старика из высокогорной греческой деревни тут же начинается расстройство и прочие удовольствия, от которых его немедленно начинают лечить всей мощью современных средств, от чего старик худеет, скучнеет, кровь по трубочке стекает в мешочек, и его начинает ненавидеть жена, поскольку моложе лет на двадцать и боится микробов — которых пока нет, но ведь могут быть! Дальше дурной сон и снежный ком.

Посередине скорбного пути дедушка и попадает мне в руки. Унылый и рассуждающий о смерти, он уже замолчал и сидит, опершись на палку. Ему же девяносто. Он вырастил все. У него свое оливковое масло и домашние вина. Он мастер абсолютно всех ремесел, а тут такое. Я не говорю по-гречески. Он, ясное дело, по-русски. Мы вдвоем на пустом острове. Ему надо дождаться врача. Ждем сутки. А завтра дети повезли его к врачу — того нет на месте. Оказалось, доктор спит. У себя дома.

Зевс, твой выход.

Браво создателям iпереводчика. Я пишу по-русски на левой стороне, машинка переводит на правую. Увеличиваем — получаем буквы плакатного размера, но он видит и маленькие. К счастью, зрение у Михалиса прекрасное. Очков нет. Он читает мои послания, написанные моим русским языком, своими глазами, на своем языке — и начинается шоу. Дед хохочет. Трубочка свисает из пижамной прорези, тянется к мешочку, лежащему на полу, а мы сидим обедаем за столом, я кручу ему то Азнавура, то Эллу, то музыку релакса, и мы веселимся на обоих языках, в которых понимаем. Я в восторге, компьютер бесстрастно переводит Михалису мой вывод: «Я теперь понимаю, как дожить до девяноста лет: надо поливать лимоном утренний суп». Он вчитывается, не веря своим глазам. Понимает, что это не вопрос типа как дела и что дать, а шутка, рожденная из наблюдения. Греки все поливают лимоном, посыпают луком и поливают оливковым маслом. Дедушка все это, что у нас на столе, вырастил сам. Это его масло и его лимоны, не говоря уж о луке. Дедушка то и делает, что привык: куриный суп диетический, присланный его снохой, сдобрил чем положено. Я не могу смеяться в голос, непочтительно выйдет, но и не выразить своих чувств тоже не могу. И я пишу ему на экране свои наблюдения. Он читает, и наша переписка — это, тоже ясно, событие, подобного которому в его девяностолетней жизни еще не было. И я никогда не забуду дней, проведенных с крестьянином из горной греческой деревни девяностолетним Михалисом.

Он мудр и тих. Лежит на диване. Я вчера специально повернула его подушку. Он смотрит на дверь. Приехали его сын и жена сына. Сели. Разговаривают. Красивые, веселые. Лица точные, выверенные. Они все так любят друг друга, исправно думаю я, но мысль выплескивается, не выдерживая чужого счастья, бросается в бега. Например, имею ли право говорить, что у человеческого существа Икс-Игрек — омерзительная рожа? Имею. Мысль есть дело, и будет ответ? Разумеется. Как сообщить об этом ИИ? Не умножайте зло? А это зло? Отвлечься — смотрю ТВ. Реклама роскошного автомобиля: целуются мужчина и женщина, внизу приписка: «Не пытайтесь повторить, трюк выполняют профессиональные каскадеры». Да что ж такое… Модный мудрец говорит, что убиенные, самоубийцы или которые в результате несчастного случая — возвращаются неведомо когда, а почившие во сне, стариками, в результате исчерпанности сил — могут вернуться в течение сорока восьми часов. (Через три года мудрец передумал и говорит, что главное — дожить до 84 лет, и тогда уже, скорее всего, не перевоплотишься, поскольку отработал 7 солнечных циклом и 1008 лунных, и даже если ты дуб дубом в духовном смысле, тебя, вероятнее всего, карма уже не притянет, и все везде всю дорогу потому желают долгих лет жизни, что в долгой старости есть ключ и смысл. — ЕЧ)

Возможно, в этом смысл массового убийства, геноцида и подобных мероприятий. Прежде я думала, что убиенные возвращаются быстрее всех, и у меня не сходился пасьянс.

                                              * * *

…Сладкий запах ключа слышит только бездомный. На острове гром и гроза.